Мы сели в кружок, держась за руки. Начало сеанса было довольно неблагоприятным, потому что, едва погасили свет, Пру с пронзительным криком вскочила со стула, на котором сидела. Как оказалось, кожаная сумочка, которую она прислонила к ножке стула, соскользнула и коснулась ее ноги. После того как мы успокоили Пру и убедили ее, что это не козни злого духа, все вернулись на свои места и снова взялись за руки. Комната освещалась свечой на блюдце, она оплывала, мигала и посылала волнистые тени, поэтому лица у всех выглядели так, будто они только что восстали из мертвых.
– Теперь никто не должен разговаривать и я должна просить всех держать руки крепко сжатыми так чтобы мы не теряли ни единой сущности… Уаааха, – сказала миссис Хэддок на одном дыхании. – Я знаю что среди нас есть неверующие тем не менее я прошу вас держать свой рассудок спокойным и восприимчивым.
– Что она имеет в виду? – шепотом спросила Пру у мамы. – Я не могу считать себя неверующей. Наоборот, я верю слишком сильно.
Проинструктировав нас, миссис Хэддок уселась в кресло и с напускным спокойствием погрузилась в транс. Я пристально следил за ней, решив не пропустить эктоплазм. Вначале она просто сидела с закрытыми глазами и все было тихо, за исключением шороха и поскрипывания стула, на котором вертелась возбужденная Пру. Но вот миссис Хэддок начала глубоко дышать, потом раздался храп с громким резонансом. Казалось, на чердаке кто-то рассыпает по полу мешок картошки. На меня это не произвело впечатления, ведь храп легче всего подделать. Рука Пру, сжимавшая мою руку, стала влажной от пота, и я почувствовал, как по ней пробегает дрожь.
– Ааааа, – произнесла вдруг миссис Хэддок, а Пру подпрыгнула на своем стуле и отчаянно вскрикнула, словно ее ударили кинжалом.
– Аааааааа, – повторила миссис Хэддок, извлекая полные драматизма возможности из этого простого звука.
– Мне это не нравится, – прошептала дрожавшая всем телом Пруденс. – Лу, дорогая, мне это не нравится.
– Успокойся, не то ты все испортишь, – прошипела Марго. – Расслабься и постарайся сделать свой ум восприимчивым.
– Я вижу среди нас новичков, – сказала вдруг миссис Хэддок с таким сильным индийским акцентом, что я чуть не рассмеялся. – Новичков, которые пришли в наш кружок. Я говорю им: добро пожаловать.
Мне показалось странным, что миссис Хэддок больше не соединяла свои слова вместе и не производила удивительных вдохов. Она побормотала и поворчала с минуту что-то непонятное, а потом сказала ясно:
– Это Мауэйк.
– Ооо! – воскликнула Марго с восторгом. – Он пришел! Вот и он, мама! Это Мауэйк!
– Кажется, мне сейчас будет плохо, – сказала Пру. Я внимательно смотрел на миссис Хэддок в тусклом мерцающем свете, но, как ни старался, не заметил ни единого следа эктоплазма или летающих трубок.
– Мауэйк говорит, – объявила миссис Хэддок, – что белой девушке не нужны больше проколы.
– Вот! – сказала Марго торжествующе.
– Белая девушка должна слушаться Мауэйка. Ей не нужно влияние неверующих.
Я услышал, как мама воинственно фыркнула в темноте.
– Мауэйк говорит, что, если белая девушка доверится ему до наступления двух лун, она будет здорова. Мауэйк говорит…
Но, что собирался сказать Мауэйк, мы так и не узнали, потому что в эту минуту кошка, которая разгуливала незамеченная по комнате, прыгнула на колени Пру. Раздался оглушительный крик. Пруденс вскочила на ноги и с отчаянным призывом «Лу, Лу, Лу!», как ослепленный светом мотылек, ощупью заблуждала по комнате вокруг сидящих людей, вскрикивая всякий раз, когда касалась чего-нибудь.
Кто-то догадался включить свет, прежде чем Пру в своей цыплячьей панике не причинила бы какого-нибудь вреда.
– Послушайте, не слишком ли это, а? – заметил вялый молодой человек.
– Вы могли нанести ей большой вред, – сказала девушка, глядя на Пру сверкающими глазами и обмахивая миссис Хэддок носовым платком.
– Меня что-то задело. Что-то коснулось, оказавшись у меня на коленях, – со слезами сказала Пру. – Эктоплазм.
– Ты все испортила, – рассердилась Марго, – как раз тогда, когда проходил Мауэйк.
– Мне кажется, мы достаточно слышали Мауэйка, – сказала мама. – Теперь самое время кончить валять дурака с этой чепухой.
Миссис Хэддок, которая невозмутимо похрапывала в течение всей сцены, вдруг проснулась.
– Чепухой? – повторила она, уставившись на маму своими выпуклыми глазами. – Вы смеете называть это чепухой?… Уаааха.
Это был один из крайне редких случаев, когда я видел маму по-настоящему рассерженной. Она выпрямилась во весь свой рост и рассвирепела.
– Шарлатанка! – бросила она в лицо миссис Хэддок. – Я сказала, что это чепуха, и повторяю: чепуха. Я не позволю, чтобы моя семья имела какое-нибудь отношение ко всякому вздору. Пойдем, Марго, пойдем, Джерри, пойдем, Пру. Мы уходим.
Нас так удивило проявление решительности обычно спокойной мамы, что мы кротко последовали за ней и вышли из комнаты, оставив разгневанную Хэддок в окружении нескольких ее учеников.
Едва мы очутились в безопасности своих комнат, Марго разразилась потоком слез.
– Ты все испортила, испортила, – говорила она, ломая руки. – Миссис Хэддок больше никогда не станет разговаривать с нами.
– И правильно сделает, – сказала мама непреклонно, наливая бренди дрожавшей и все еще не пришедшей в себя Пруденс.
– Хорошо ли вы провели время? – спросила проснувшаяся вдруг тетя Фэн, глядя на нас совиными глазами.
– Нет, – ответила мама резко. – Плохо.
– Я не могу отделаться от мысли об эктоплазме, – сказала Пру, судорожно глотая бренди. – Это похоже на… похоже… ну знаете, на что-то влажное.